Социально-психологические игры в напёрстки на поле политики в РФ

Посредством рецензии блоговой записи политолога Андрея Хохлова показана социально-психологическая «технология» игры в напёрстки на поле политики в РФ, фактическим результатом которой является незаметная депортация целевой аудитории с поля практически-политической деятельности на поле исключительно только вечно судачащих и морализирующих «ждунов».

«Какая любопытная картина на идеологическом фронте появилась!» — с удивлением восклицает политолог Андрей Хохлов в блоговой записи, опубликованной ИА «Росбалт» под названием «Андрей Хохлов. Хвастливый провинциализм».

Что же так удивило его?

«Все, абсолютно все идеологические концепты и футурологические, историософские теории, которыми бурлила интеллектуальная Москва еще лет 10 назад, — констатирует он, — стали черепками!»

А что же, вместо прежней идеологической посуды, разбитой на черепки «вдребезги пополам» (Жванецкий), слон «интеллектуальной Москвы» произвёл в российской идеологической посудной лавке? И как же вследствие этого теперь-то «дела обстоят с самобытной политической мыслью в РФ»?

«Суверенные политология и историософия, — резюмирует А. Хохлов, — это постсоветский вариант чучхе, причем значительно упрощенный и полный логических противоречий».

И уж коль политолог завёл речь об итогах деятельности «слона в посудной лавке», каковым в течение последних десяти по оценке этого же самого политолога лет была «элита» российской «политической мысли», то вполне логично ожидать от него указания на практически-политический результат, в который практически-политически воплотилось это «битьё идейно-политической посуды вдребезги пополам».

Если уж не развёрнутого тезиса, обобщающего этот практически-политический результат, то хотя бы краткого резюме его одним-двумя словами от политолога публика вправе ожидать.

И что — ожидание сие оправдалось? Как бы не так! 

Вместо практически-политического резюме одним словом из современного политического новояза «обнуление», очевидно напрашивающегося из сказанного этим политологом, он «растекается далее по древу», переводя внимание сначала на историю мысли в России-СССР более чем вековой и полувековой давности, а затем на современный Казахстан.

Вот таким нехитрым приёмом сей политолог, аки шулер-напёрсточник, ловко перефокусирует внимание и взор читателя, незаметно подменяя образ и его первообраз, на который (первообраз) и посредством которого (образ) он указывал первоначально, на другой образ и, следовательно, на иной первообраз.

Если с идентификацией практически-политического первообраза, на который А. Хохлов первоначально направил внимание и взор читателя, всё очевидно — это «обнуление» в РФ и РФ, то с идентификацией практически-политического первообраза, на образ которого перефокусировал внимание и взор читателя сей политолог, у него самого весьма смутно.

Чтобы в этом убедиться, достаточно вдуматься и постараться вообразить = мысленно воспроизвести пред своим взором и ясно узреть образ того предмета, события, явления или процесса, на который как на первообраз указывает Хохлов посредством образа, на который он перефокусировал внимание и взор читателя.

А на какой образ (каким словом указываемый образ) он перефокусировал внимание и взор читателя?

«Провинциализм»: «Наши нынешние либеральные, консервативные, социалистические (если такие есть) концепты, — пишет Хохлов,  — ничем не отличаются от открытий «казахских ученых», тех из них, которые объявили казахов потомками саков, сарматов, культур древней Согдианы и Бактрии. На мировую академическую науку эти «открытия» никакого влияния не оказывают».

И уж, чтобы совсем не осталось никаких сомнений в том, что речь идёт именно о «провинциализме», Хохлов заключает всю эту запись так: «Точно так же дела обстоят и с самобытной политической мыслью в РФ. Среди многочисленных испытаний и кар Господних, самая тяжкая кара — густопсовый, хвастливый провинциализм, который затопил просторы бывшего СССР».

Ну и завершается Хохловым это его указание на смутный, ибо весьма неопределённый и потому неясный, первообраз, образом которого является образ, указываемый посредством слов и словосочетаний «провинциализм», «совокупность характерных признаков провинциалов» и «провинция», не менее, а более «категоричным» оценочным суждением: «Это будет пострашнее войны и эпидемий!»

Обратим внимание на тот факт, что Хохлов не просто подменил одну пару «образ и его первообраз» на другую пару «образ и его первообраз», но произвёл рефремейниг, то есть разорвал существующие в русском языке и общественном сознании России, а не только в политической мысли России, смысловые связи и переструктурировал их. 

Хохлов, прежде всего, незаметно отождествил два разных образа из двух разных пар «образ и его первообраз», во-первых, и вытесняюще заместил первообраз в первой паре первообразом из другой пары, во-вторых. 

Иными словами, образ черепков прежде целостной имперской политической мысли, выражающей и направляющей политическую практику, Хохлов незаметно для читателя по факту отождествил со смутным образом «провинциализма»; а первообраз практически-политического «обнуления» точно так же незаметно и по факту вытеснил и заместил ещё более смутным первообразом того, что «страшнее войны и эпидемии».

Мало этого, этим рефреймингом Хохлов незаметно переместил читателя с «поля политики» (П. Бурдье) на «поле аксиологии и морали» («поле суждений о ценностях, должном и недолжном в реальном мiре»). 

Некогда некто из действительно великих мыслителей Нового Запада весьма точно резюмировал: «Мораль — это бессилие в действии».

Стало быть, Хохлов по факту в действительности переместил (депортировал) свою целевую аудиторию с поля практически-политической деятельности на поле «бессилия в действии», то есть на поле исключительно только вечно судачащих и морализирующих «ждунов».

И этим он свидетельствует своё неоспоримое родство со всеми теми современными «русскими интеллигентами», о которых недавно сказано автором этой рецензии в реплике «Кому служат революционные «русские интеллигенты»?»

И хотя Хохлов, оценивая «обнуление» политической мысли и политической практики в РФ, отождествляемое им со скатыванием в «густопсовый провинциализм», считает, что «такого не было, наверное, никогда в истории России», мы всё же позволим себе согласиться с ним всего лишь отчасти.

Разве «русская интеллигенция» когда-либо не служила истово «верой и правдой» господствующему над Россией классу? 

Служила всегда с момента своего возникновения и доныне — со своей родовой купели и доднесь. Более этого, «элита» этой самой «русской интеллигенции» как раз и составляла значительную часть верхнего слоя этого господствующего над Россией класса.

Только не надо забывать также и о том, что в «русской интеллигенции» изначально существовал и непрерывно воспроизводился идеологический (религиозно-политический) раскол, регулярно проявлявшийся в общественном сознании и общественной практике — в истории России.

И раскол этот внутри «русской интеллигенции» всегда шёл отнюдь не только по линии «западничества» и «славянофильства» (используем это обозначение, раз уж к нему обратился в рецензируемой записи А. Хохлов). Этот раскол всегда шёл также и по линии «имперский центр» (с претензией на «Третий Рим, а Четвёртому не бысть») и «провинции», и по множеству линий иных «оппозиций» и «дихотомий», о которых здесь не время и не место говорить.

Но с чем, пожалуй, нельзя не согласиться, так это с тем, что часть (партия) «русской интеллигенции», которая содержательно определяет практически-политическую и идеологическую деятельность всех партий господствующего над Россией класса в текущий момент её истории, никогда не деградировала до уровня даже не провинциальной, как считает Хохлов, а местечково-дворовой «русской интеллигенции».

О чём это свидетельствует? Не о том ли, что и «русская интеллигенция», и господствующий над Россией вот уже полтысячи лет класс окончательно, ибо необратимо, утратили способность воспроизводить себя в качестве господствующего над Россией класса и, следовательно, способность воспроизводить Россию как таковую – как государство-химеру?

Весьма похоже на это. Но истинный ответ на все эти и вытекающие из них вопросы даст только будущее, которое, в таком случае, неизбежно и неотвратимо грядет вскоре.